Фоторепортаж
Видео
Александр Крячун – изыскатель – полевик, альпинист, художник, пишущий повести и рассказы, в основном, об экспедициях в горах и пустынях Азии, где провел большую часть своей беспокойной жизни. Жизни, полной невероятных приключений и впечатлений. Именно она, эта жизнь, подтолкнула его стать писателем, воспевающим геологов, топографов, геодезистов, гидрологов, альпинистов, чабанов, художников, охотников, бродяг, искалеченных войной инвалидов и даже… волков.
«Полевика может остановить от выполнения работы лишь его личная смерть! Раньше не было ни телефонов, ни раций. Уехал – все, никто про тебя ничего не знает! Сам себе хозяин, - говорит Крячун. - Этот период дал мне пищу для моих произведений. Ведь у меня и в мыслях писательства не было…».
Не так давно в Санкт-Петербурге вышла книга Александра Крячуна «Соленые тропы Азии», открывающая новые страницы из биографии великого путешественника и разведчика, генерала от географии Николая Михайловича Пржевальского, чье 185-летие со дня рождения смоляне отмечают в апреле этого года.
Александр Дмитриевич счел необходимым почтить память своего кумира в Смоленске, поговорить с его земляками и рассказать о своих книгах длиной в несколько жизней на литературной встрече «Проездом…» или «Генерал в крестьянской дерюге»..
В том числе и о полуфантастическом романе «Песок»: «Лучше гор могут быть только пустыни. В них влюбляешься, и это уже навсегда. Именно там сохранено все, что с нами произошло, и что с нами будет. Роман «Песок» - это запись на жесткий диск памяти всего человечества».
«А кто это такой, Пржевальский?»
В 2014 году в центре Смоленска на улице Дзержинского возник единственный в своем роде «Музей смолян-первопроходцев». Экспозиция этого небольшого музея рассказывала о деятельности наших земляков -путешественников – Н.М. Пржевальского, П.К. Козлова и С.С.Четыркина. Музей вел большую работу и был интересен туристам и гостям города. Об этом говорят более 700 записей в «Книге отзывов». Здесь свои восторженные отклики оставляли школьники и учителя, студенты различных вузов, курсанты, горожане и пенсионеры, военные, историки, жители соседней Беларуси, туристы из Москвы и других российских городов.
Весной 1915 года случилось непоправимое – в середине марта ушла из жизни инициатор создания «Музея смолян-первопроходцев» Нелли Никаноровна Кравклис. Именно она привлекла к формированию экспозиции Александра Крячуна, который обогатил ее экспонатами, привезенными из экспедиций по Памиру, Тянь-Шаню, Наньшаню и других азиатских неведомых смолянам удивительных мест.
«Наш музей просуществовал три месяца, - вспоминает Александр Дмитриевич. - Над могилой Нелли Никаноровны еще не слежалась земля, приходят люди из администрации города и говорят: «Все, выселяйтесь». Это случилось 23 марта. Документы, которые у меня имелись, отодвинули в сторону. Дали месяц сроку на поиск помещения…
Я сопротивлялся. Публикации в газетах в мою защиту не помогли. Меня снова вызвали в администрацию - три дня, и музея нет.
Обратился за помощью к депутатам. Новое помещение нашли на смоленских задворках - перетащил музейную экспозицию в школу № 10 в Садках на Гастелло. Спустя два года меня опять попросили уйти. Полгода искал помещение, но не нашел. Позже осенило: Починок – это же родина Николая Михайловича! Поехал туда, приняли с радостью. Выделили машину, перевезли экспозицию, так в Починке появился «Музей смолян -первопроходцев». Приехал из Питера, пересел с поезда на автобус и понесся в Починок – удивительная вышла встреча!
Намного лучше, чем в областном центре.
Решил организовать митинг, посвященный 185-летию Н.М. Пржевальского, и в Смоленске. Увы! На встречу практически никто не пришел.
Возникла казусная ситуация: подходят три парня и девушка. И вдруг девушка спрашивает: «А кто это такой, Пржевальский?» Парни возмутились: «Ты что, не знаешь? Он же лошадей выращивал, новую породу вывел!»
Таков результат современного образования и наплевательского отношения к национальному достоянию».
«Мы живы, но нас нет!»
Разговор о творчестве Александр Дмитриевич начал со своей, пожалуй, самой печальной книги – «Мы живы, но нас нет!»
«Я попал в Кронштадт на реставрацию старой водонапорной башни, построенной в 1837 году, на базе которой решили создать музей. Мне, геодезисту с тридцатилетним стажем, тут же предложили сконструировать солнечные часы. Я занялся и этим. Работал по шесть дней в неделю. На выходных прогуливался в скверике и увидел двух сидящих на скамейке старых петербурженок. Разговор у нас зашел о конце войны. Одна из старушек удивленно всплеснула руками: «Не понимаю, куда в одночасье подевались из города инвалиды? Было это в 1953 году…». «Я писатель, - говорю, - мне интересно, и попросил подробней рассказать об этом».
«Обычно инвалиды кучковались на Балтийском вокзале, - вспомнила петербурженка. - А я по утрам делала зарядку под «Пионерскую зорьку» и частенько выглядывала в окно. Там была баня неподалеку, где уборщица торговала очищенным денатуратом за три копейки стакан. Несчастные похмелялись. И вдруг все они бесследно исчезли. Весь город это заметил. Куда они пропали, никто не знал».
Меня этот факт заинтриговал до ужаса! Закончил работу над часами и взялся за поиски. Выяснилось, что в архивах действительно никто не знает о таинственном исчезновении инвалидов. Наводку на книгу Евгения Кузнецова «Валаамская тетрадь» получил неожиданно. Помчался в библиотеку, нашел эту книгу, прочитал – все стало на свои места.
В 1953 году по спущенному сверху указу бессемейных инвалидов войны свезли на остров Валаам.
Взял курс на Валаам, где по прибытию сразу направился в монастырь. Увидел монаха, подхожу: «Не подскажите, где тут инвалиды жили?» Он внимательно на меня посмотрел, перекрестил, и - молчок. Спросил у других монахов – молчат. Вернулся к бабулькам, торговавшим съестным на причале, поведал о своей проблеме. Почему монахи хранят молчание?
«Да, было такое, - вздохнули старушки. – Монахам строжайше запрещено говорить про осквернителей святых стен матерной бранью и табачищем. Иди к Ваньке – пьянице, сыну инвалида, он все про них знает».
Постучался к Ваньке. Выходит, трясется весь. Предложил ему опохмелиться. У Ваньки глаза загорелись. Налил ему стакан горькой со словами: «Расскажи все, что знаешь». Оказалось, что пьянчужка родился в 1958 году, а первая баржа пришла на Валаам в 1953-м, но он по рассказам местных знал все. Ванькиной бессвязной болтовни хватило, чтобы понять, что здесь произошло. Спросил у него, где находится кладбище.
«Мимо монастыря иди, там их два. Увидишь».
Вижу, стоит часовня, рядом с ней похоронены монахи. Лампадки теплятся, убрано чисто. Поодаль – кладбище гражданских. А за ним - ров метра два шириной, заросший бурьяном. Я насчитал около 500 могил без имен и фамилий.
Думаю, эту тему я не оставлю!
Вернулся в Питер. Мне помог редактор одной из газет, подсказал отправиться в Винницу, куда был перевезен архив одного из домов инвалидов, а их было шесть.
Я писал я эту книгу 12 лет. Проверял все факты досконально. Быть может, построить где-нибудь на городской окраине пристанище для искалеченных войной попрошаек, мешающих строить светлое будущее, не такая уж и плохая идея. Жилось им там вольготно, но - тоска! Как жить, не видя людей, и понимать, что раз ты туда попал, это – конец. Обратной дороги нет.
В иллюстративной работе над книгой «Мы живы, но нас нет!» я руководствовался рисунками Народного художника России Геннадия Доброва, который в 1970-х годах нелегально приехал на Валаам и сделал серию рисунков «Автографы войны». Он у меня выведен под именем Геннадий Добровитый.
«…Я хочу сейчас слышать скрип трамвая, смотреть на блеск орденов на параде Победы, которую сделали мы! Я хочу детей и их деетй. Я хочу продолжения рода. Я хочу с внуками пить чай на террасе своего дома! – Сашкина голова тряслась в такт выкрикам, седые волосы двадцативосьмилетнего парня закрыли тонкое лицо. Он впадал в истерику. – Здесь несколько сот человек. Мужчин, способных создать семьи. Сколько баб сейчас по деревням и селам воют в подушку, желая родить ребенка? Зачем мы здесь? Кому мы мешали? Только тем, что мы портили им праздники грохотом своих тележек? А по--человечески с нами обойтись ума не хватило? Конечно, страна идет к коммунизму, а тут, под ее семимильными шагами, мы – короткие, обрубленные, грязные, пьяные – мешаем ее гигантской поступи! Легче всего зашвырнуть нас на Остров. В резервацию. Доживай и сдохни!»
Отрывок из романа Александра Крячуна «Мы живы, но нас нет!»
Разгадка гибели первопроходца
Есть старая мудрость: «Прежде чем говорить о ком-то, возьми его обувь и пройди его путь!»
В 1987 году Александр Крячун прошел 140-километровый маршрут, повторив путь Пржевальского от перевала Бедель до озера Иссык-Куль, по которому тот возвращался из своей последней экспедиции в 1885 году.
«Главная тема в книге Александра Дмитриевича «Соленые тропы Азии», приуроченной к 185-летию со дня рождения великого российского первопроходца, - опровержение прочно устоявшейся версии гибели Н.М. Пржевальского от заражения брюшным тифом. Автор убедительно, путем сопоставления симптомов заболевания, категорично приходит к своей точке зрения о смерти путешественника, доказывая свою версию путем неопровержимых документов», - пишет А.С. Кремень, заведующий кафедрой физической географии СмолГУ, действительный член Русского географического общества.
«Причину гибели героя от глотка воды, о которой писали все биографы, нельзя было сразу же принимать за истину. Все объясняли уход из жизни Николая Михайловича – одного из лучших офицеров Генерального штаба Российской империи - простой оплошностью, в которой виноват он сам. Разве он, опытный путешественник, мог выпить воды, которая не прошла термической обработки?
Я начал рыть. Мне нужны были факты. Занялся изучением всех материалов, которые были в свободном доступе. Досконально изучил воспоминания В.И. Роборовского, который был с ним в походе, и дневники П.К. Козлова.
Заполучил дневники И.И. Крыжановского – лечащего врача Пржевальского.
Николай Михайлович, как любознательная натура, не мог не походить по развалинам, образовавшимся после страшнейшего и губительного землетрясения, которому подвергся город Верный 28 мая 1987 года. Острые заразные заболевания в г. Верном были зарегистрированы уже в год землетрясения. Возможно, среди развалин и прицепился к Пржевальскому роковой клещ, который во время соприкосновения впрыскивает обезболивающее средство, и человек не чувствует укуса. И только через два-три дня место укуса сопровождается зудом.
Да простит меня Николай Михайлович за обнародование столь интимной подробности, но я приведу строки из последней записи его дневника от 4-5 октября 1888 года: «…у меня опять начался зуд мошонки…».
Путешественник скончался не от брюшного, а от возвратного тифа, который вызвал укус клеща. Именно к такому выводу я пришел, сопоставив симптоматику ряда заболеваний.
Тому свидетельство – воспоминания Козлова, Роборовского и казака, который его сопровождал по дороге Пишпек – Каракол. Николай Михайлович выглядел уставшим, раздраженным, много потел. Первые симптомы болезни, инкубационный период которой составляет три дня.
Сделал запрос в Алма-Аты, пришло подтверждение: именно в тот период в этой местности, где 4 октября охотился на фазанов Пржевальский, активизировались переносчики смертоносной инфекции – аргасовые клещи.
Постепенно все вынуждены были со мной согласиться».
Парижская тайна Пржевальского
В книге Евгении Гавриленковой «Неизвестные страницы жизни Пржевальского», создательницы дома - музея знаменитого путешественника в бывшей Слободе, есть фото девушки, которое краевед обозначила как «Фото незнакомки из личного альбома Николая Михайловича». На обороте снимка - проникновенные стихи, якобы говорящие о любви к адресату за подписью «Она».
Странная подпись!
«Милое личико, изящная шейка охвачена жемчугом, волосы подобраны на затылке. Взгляд отнюдь не простушки из провинциального городка. Прищур внимательных глаз должен валить любого мужчину с ног! Плечи императрицы и безжалостный корсет, сжимающий талию тисками красоты…
А я привык тайны разгадывать. Позвонил заведующей домом-музеем Пржевальского Ирине Анатольевне Майоровой с просьбой прислать более четкую фотографию. На снимке ясно вырисовывался Париж…
На поиски ушел целый год.
Как-то раз смотрю, по телевидению идет программа «Модный приговор». Ведущий Александр Васильев - он же модник, в Париже жил! Нашел сайт Васильева, обрисовал вкратце проблему и уже на второй день получил ответ: «Лицо очень знакомое. Французская балерина, но сама она не француженка». Ведущий дал мне адрес маститого историка фотографии. С большим трудом составил письмо через онлайн – переводчика. К счастью, после нескольких попыток историк понял, чего я хочу. Прислал мне фото этой девушки - танцовщицы, но на десять лет старше.
В процессе идентификации я применил криминалистический метод габитоскопии – метод сопоставления лиц на различных изображениях. Каждый человек обладает неповторимой внешностью. И даже, несмотря на возрастные изменения, черты его внешнего облика сохраняются.
У меня получилось полное совпадение! Кроме одного нюанса – уголки губ были опущены. Что поделаешь, возраст.
Я вел переписку с Николаем Михайловичем Пржевальским, правнучатым племянником самого Николая Михайловича. В итоге мы пришли к выводу: тайна неизвестной разгадана. Это мадемуазель Дани Шатле (Dayny Chatelet)! Именно она стала невольным объектом розыгрыша Николая Михайловича его другом из Киева инженером Бельцовым, который приобрел открытку в книжной лавке на Крещатике. В конце 1875 года на углу Крещатика и Лютеранской в доме одного из крупнейших домовладельцев Попова открылся писчебумажный магазин. Однажды Бельцов увидел фотографию приятной девушки на открытке, привезенной из Парижа, и не смог не соблазниться ее купить. Попросил знакомую женщину написать послание и отправил письмо Николаю Михайловичу.
Все очень просто!»
«Я осуждаю бессмысленное убийство животных»
«Нельзя в своем кумире видеть только положительную сторону.
Подошло время, когда я принял слова академика Алексеева: «Важно победить в себе обожание своего предмета».
Я осуждаю бессмысленное убийство животных, которое устраивал во время экспедиций Пржевальский со своими солдатами. Тут начиналась уже не охота, а настоящая бойня. Никому не под силу съесть такое количество дичи,
и никакого смысла не было в ночных охотах на уток.
Но… В XIX отношение к животным было иным.
Вот и Николай II в дневниках упоминает, что когда он выходил на прогулку, всегда брал с собой ружье. За 12 лет он убил около 6 тысяч ворон, 800 собак, 600 кошек. Просто так! Для собственного удовольствия.
В повести «Быль о Серой Вдове» я описываю эпизод, когда волчица попадает в капкан. Вокруг все кричат: «Убей, убей!» Я выстрелил в капкан. Дужки разжались, и волчица спаслась. Таким образом, я попытался вымолить прощение у животных, которых когда-то убил.
Поедая куриную ножку, задумайтесь, как было больно курице, когда ее резали.
«Снежный человек: «Я, есть!»
«Мне приходилось слышать сотни историй о Снежном человеке или как его называют в Азии – Алмасты. Не поверить в его существование было нельзя. Пусть даже 99,9999 процента из всех рассказов окажутся вымыслами, но останется 0,0001 процента, содержащий правду, в которой я абсолютно уверен на все сто. Значит, могу смело говорить от его имени: «Я – есть!»
В 1977 году я работал в изыскательских экспедициях.
Экспедиция стояла на стыке двух горообразований Тянь-Шаня и Памира у реки Кызыл-су - условной границы этих горных массивов. Здесь, в Алайской долине, на границе Киргизии с Таджикистаном, у подножья пика Ленина, мы занимались обследованием и топографической съемкой старых мостовых переходов и поиском новых переправ через реки.
Вечером приехал чабан Курманбек и сказал, что видел следы Киши кийика (реликтового гоменида) на леднике у перевала Кумкыр. До него 40 километров. Договорился с водителем, что он перевезет меня через реку Кызыл-су и доставит к перевалу. От перевала шел три километра. Подтаявшие следы, ведущие на юг, нашел сразу. Шерсти не нашел. Предположительно, путь Снежного человека шел через Алайский хребет, в долину реки Сауксай, где имелись леса и много дичи. Сделал замеры…
Произвел расчеты – рост Йети составил 2 м 70 см.
Так родилась книга об Алмасты.
Впоследствии списался со знаменитым криптозоологом Москвы Бурцевым и отправил ему книгу «Снежный человек: «Я, есть!» На съемках программы Малахова Бурцев ее продемонстрировал. Передача должна была выйти в октябре прошлого года, но по каким-то причинам этого не произошло.
В своей книге я доказываю, почему мы до сих пор не встретили Йети.
Снежный человек - ровесник питекантропа. Он развивался параллельно ветви «человека разумного» и мыслит на уровне обычного примата. Главные его помыслы – поиск пищи и сокрытие от врагов. Скрытая жизнь оставила Йети первозданные чувства: телепатию, интуицию. У него не утратились чувства инстинкта, ясновидения и подсознательного мышления, которые были у наших предков, тогда как современный человек напрочь у себя эти способности атрофировал.
99 процентов всех сообщений о Снежном человеке поступает от тех людей, которые его не ищут: от охотников, рыбаков, грибников, туристов и альпинистов. Те же, кто целенаправленно занимается его поисками, посылают импульсы, а Йети его улавливает и до встречи успевает исчезнуть».
Сила шамана
«В предпоследнем номере журнала «Литературный Кыргызстан» (моя альма матер, где я начал публиковаться), вышел рассказ «Шаман».
Дело было на Караколе. Приехали вечером, поставили палатки, переночевали и начали обустраиваться. По утрам я постоянно уходил на маршрут. Иду, радуюсь - стойбищ нет. Почему радуюсь? Если попал на стойбище – сутки потеряны. Уйти нельзя - нарушишь закон гор, обида страшная! Через два дня вся округа узнает: приходил человек, не отведал хлеба, не выпил кумыса и водки. Потеряешь уважение.
И тут на тебе! Юрты стоят. Ну, я попал!
Пригласили в юрту: «Чаю попьем, вечером баран будет».
Я намекаю: «Пойду по делам, через четыре часа вернусь и даже заночую». – Хозяин отговорок не принимает: «Знаю я вас, русских, вы всегда работаете!»
Прищурился с хитрецой: «А когда не работаешь?» - «Когда идет дождь». – «Будет тебе дождь», и приводит в юрту шамана Кудайбергена. - «Сейчас наш шаман вызовет дождь».
Мне же интересно, как это? Хоть ритуал посмотрю, киргизских шаманов в деле ни разу не видел!
Шаман масла зачерпнул, посох смазал.
Я за ним наблюдаю. Он на гору залез…
И вдруг раздался страшный вой, возникла черная туча! У меня волосы встали дыбом. Через пять минут и вправду пролился ливень.
Хозяин за водкой пошел в закрома - у них для русских гостей всегда есть припасы спиртного.
Удивляюсь: «Вот это сила шамана!»
Выпили одну рюмку, другую. Хозяин юрты ко мне наклоняется: «Эй, Сашка, мы тебя немножко обманули! Сильный шаман, лечит людей, но погодой управлять не может. Просто у нас в это время всегда идет дождь».
От сержанта Советской Армии до генерала Его Императорского Величества
На прощание Александр Дмитриевич поведал весьма занятную историю о том, как пригодилась ему его колоритная внешность:
«Иду по Дому писателей в Санкт-Петербурге. Спокойно иду, никого не трогаю. Навстречу два типа. Один в лохматой бороде и щуплый. Второй, увешан фотоаппаратами и в мятой шляпе от пьяного Чаплина. Вдруг громкий голос бородатого: «Стоять! Я знал, что мы здесь найдем типаж! Именно то, что мы ищем!» Прижимают к стенке. Фотографируют: фас, профиль, в рост. Спереди. Сбоку. Сзади. Измеряют рост. Второй, хрипло, голосом, не терпящим возражения: «Будешь сниматься у Кончаловского. Давай телефон. Позвоним».
Прошло время. Раздался звонок: «Завтра съемки. Будешь генералом в новом фильме «Хроника революций». В кадре − личный диалог с императором Николаем Александровичем Романовым в ставке Главнокомандующего после начала войны 1914 года. Мой персонаж – собирательный. Шестнадцать дублей сделали…».
Фото предоставлены героем публикации
Читайте нас в Телеграм 
Читайте нас в Дзен 