Непокоренная узница № 65 910

Аналия Григорьевна Подлесная - единственная малолетняя узница Освенцима, проживающая сегодня в Смоленске. Она прошла через все круги нацистского ада - голод, холод, потерю самого родного человека, постоянный страх и побои, бесчеловечные медицинские эксперименты. Все вытерпела, все преодолела. Дождалась освобождения.

11 апреля отмечается Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Одно из самых страшных проявлений фашизма. «Фабрики смерти» унесли жизни миллионов людей, неугодных «арийцам».

Разбитое детство

Когда началась война, Нелли было 9. Большая семья - родители и четверо детей - жила под Витебском, в деревне Максютки. Уже в июле 1941-го этот район оккупировали фашисты. Хоть в самой деревне немцев не было и сюда они наведывались нечасто, свои порядки гитлеровцы устанавливали через бургомистров и полицаев. Отец и 17-летний брат Петр ушли к партизанам.

«В нашей деревне было много партизанских семей. Поэтому при каждом визите карателей все убегали в леса и болота. Тех, кто не успевал спрятаться, зверски убивали. Моего дедушку, который из-за тифа не смог бежать от облавы, сожгли живьем. Многих расстреливали, вешали, маленьких детей сбрасывали в колодцы. Весной 1942-го фашисты стали наведываться чаще. Помню, когда уже была высокая рожь, они пошли в двойное наступление. Мы с мамой и сестрой Полиной прятались под кустом перед полем с рожью. Мама стала тихо молиться: «Господи, спаси». Немцы подошли к кусту, но нас не заметили, хотя им с кружившего в небе самолета показывали, что здесь прячутся люди», - рассказывает Аналия Григорьевна.

Во вражеском кольце

«С февраля по конец марта 1943-го нам пришлось жить в лесу. Все население нашего края искало выход на большую землю - Суражские ворота (коридор, образовавшийся из-за разрыва германского фронта между флангами групп армий «Север» и «Центр», шириной примерно в 40 км. - Прим. авт.). Все оказавшиеся в окружении шли с большим обозом, было много раненых, но нам помогали партизаны. Все время в движении, останавливались только на ночь, когда фашисты переставали охотиться на людей. Днем не давали покоя самолеты, бомбившие леса», - продолжает рассказ наша героиня.

Они даже не могли соорудить себе землянку, на ночь обходились навесом из веток, разводили костер. Искали под снегом корешки, брусничник. Иногда находили убитых лошадей, варили какое-то подобие супа. Потом ложились спать. Разгребали золу, детей укладывали на неостывшие кострища. Просыпались не все. Замерзших насмерть закапывали поглубже в снег, и обоз двигался дальше.

«На подавление партизанского очага немцы кинули большие силы, и мы оказались в лесу во вражеском кольце. Когда уже подъехали к «воротам», на нас напали фашисты. Раненые пытались уползти, а мы все бежали на пули. Впереди - папа с 5-летним племянником на руках, за ним - мы с братом Мишей, Полина и мама. Каким-то чудом нам удалось пройти три шеренги немцев, шедших на нас цепью. Наверно, помогло, что папа знал немецкий язык - когда фашисты командовали «влево», мы убегали вправо. Так, с небольшим числом партизан, мы вырвались из кольца, - рассказывает Аналия Григорьевна. - Я обморозила себе ноги, руки и лицо. Но главное - мы были живы. Проходя через сожженные деревни, видели трупы обгоревших людей, детей с переломанными позвоночниками. Смотреть на это не было сил. А в мае при стычке с карателями погиб отец».

В ад - под звуки марша

Семья вернулась в родную деревню, в свою землянку - дом давно сожгли немцы. Во время очередного налета в августе власовцы схватили Аналию с мамой и отправили в Витебск, в лагерь для военнопленных, там они попали в барак-тюрьму. Здесь их продержали до конца сентября.

«Когда советские войска уже освобождали Смоленщину, нас загнали в товарные вагоны и повезли на запад. Было очень тесно, мы могли только стоять, хотелось есть и пить. Во время остановок - раз в сутки - давали ведро воды на всех, выгружали мертвых, и поезд следовал дальше. Ближе к границе мы могли уже сесть - столько было погибших», - вспоминает Аналия Подлесная.

Привезли «семьи бандитов» (так гитлеровцы называли тех, кто связан с партизанами) в Освенцим.

«Он встретил нас ярким светом, бравурными немецкими маршами и лаем собак. Всех прибывших разделили - мужчин и мальчиков старше 14 лет - в одну сторону, женщин и детей помладше - в другую. Эсэсовцы с автоматами затолкали людей в машины и повезли в лагерь Освенцим-2 «Бжезинка». Нас с мамой и другими женщинами повели в «баню», заставили раздеться, обстригли, намазали какой-то вонючей жидкостью и втолкнули в камеру с решеткой от пола до потолка. Именно в таких «банях» с потолка сыпали цианистый калий, от которого люди задыхались, потом их сжигали в крематориях. Мы провели там несколько минут, на нас брызнули холодной водой и отправили одеваться», - продолжает Аналия Григорьевна.

Утром пленникам «дали номера». Сначала сделали наколку маме - 65 909, потом героине нашего рассказа - 65 910. Выдали грязные лохмотья с красным крестом на спине (так помечали тех, кто подлежал уничтожению) и погнали в кишащий блохами барак.

«Лежать днем запрещалось, ходить по бараку тоже, можно было только сидеть на нарах. Нас били за все - за то, что ты русский, что не так стоишь, что медленно залезаешь на нары, что быстро с них спускаешься, что выглядываешь через решетку в окно, что не называешь без запинки свой номер на русском и немецком языках. Кормили гнилыми очистками от картошки - черпак баланды и крохотный кусочек хлеба из опилок и соломы», - вспоминает Аналия Подлесная.

Самое страшное

Уж не знаю, есть ли в лагерях смерти что-то одно самое страшное. Но именно на этом моменте голос Аналии Григорьевны дрогнул, а на глаза навернулись слезы. Она рассказывала о последних мгновениях, когда видела свою маму…

«Однажды нас построили на плацу, детям приказали встать отдельно от матерей, обещали переписать, чтобы перевести в теплые бараки и давать улучшенное питание. Каждая женщина старалась пристроить своего ребенка в эту колонну. Я долго не хотела уходить от мамы и встала в самом хвосте. Вдруг работавшие рядом полячки крикнули: «Русские, куда вы смотрите? Ваших детей ведут сжигать». Что тут началось! Я бросилась к маме и повисла у нее на шее. Немец ударил меня сапогом, а маму - прикладом в грудь. Больше я свою маму не видела», - с трудом произносит моя собеседница.

Позже она узнала, что самого близкого ей человека сожгли в Освенциме.

Уколы смерти

Очнулась девочка, когда ее снова привели в баню. Измерили температуру, переодели и повели в барак.

«Я очень плакала, маму звала… Утром нас загнали в вагоны и повезли в другой концлагерь - «Патулицы». В бараках было тесно, спали на соломе, ели баланду из крапивы, хлеба давали так же мало, но он был чуть лучше, чем в Освенциме. Здесь нас проверяли на выживание», - рассказывает Аналия Григорьевна.

У маленьких детей брали кровь для немецких солдат. На остальных испытывали разные «лекарства».

«Глаза заражали трахомой, после этого мы неделю ходили слепые. Делали уколы, от которых кожа в месте инъекции становилась черной - вскакивали кровавые шишки. Уколов было несколько, после каждого поднималась температура. Последний, четвертый, никто не переживал. Мне и еще нескольким детям сделали три укола, от четвертого спасли пленные полячки», - продолжает Аналия Подлесная.

Спустя восемь месяцев, прошедших до июля 1944-го, оставшихся в живых после бесчеловечных процедур доктора Менгеле снова посадили в поезд. Привезли в детский рабочий лагерь в Лодзи. Это был третий этап мучений, уготованных Нелли фашистами.

Ребят постарше заставляли работать на фабриках, 10-12-летних - выгоняли обрабатывать поля, малыши убирали бараки, двор и были донорами для раненых эсесовцев.

«Было у нас два коменданта - русский и немецкий. Русский был зверь. Когда дети убирали во дворе, он специально бросал конфету, и если голодный ребенок поднимал, его ставили на колени на мелкий гравий на несколько часов с поднятой вверх рукой, в которой была зажата та самая конфета. Были и другие наказания», - вспоминает наша героиня.

Наши!

День, когда появилась надежда на то, что устроенный фашистами ад закончится, Аналия Григорьевна помнит как день рождения одного из комендантов.

«Нас собрали в большом зале, немцы выступали с речами, и вдруг погас свет. Мы чувствовали, что земля дрожит, вспышки света и канонада говорили о близком бое. Нас загнали в бараки и строго-настрого запретили выглядывать в окна. Это было

19 января 1945 года. Понимая, что конец близок, фашисты решили уничтожить как можно больше пленных детей. Здание заминировали, а сами они уехали. Спас нас русский военнопленный дядя Володя из нашего лагеря. Он вывел нас в польские дома на окраине города», - с улыбкой вспоминает моя собеседница.

Начались бои, свистели пули, рвались снаряды, но советские солдаты разминировали здания лагеря и вывесили флаг, чтобы сюда не сбрасывали бомбы с наших самолетов. К этому времени дети просидели в холодных подвалах двое суток без воды и еды.

«Земля тряслась, одна из девочек выглянула и увидела наши танки со звездами и пехоту. Мы высыпали на улицу. Нам кричат:

«В укрытие! Бой идет!» Но где там? Прошли танки, мы вернулись в лагерь, а на следующий день создали врачебную комиссию, нас начали лечить и откармливать», - продолжает Аналия Григорьевна.

В апреле 1945-го узников концлагеря отправили на Родину. Нелли попала в детский дом в селе Дергачи Саратовской области. Позже ее заберет оттуда старший брат Петр и отвезет к сестре Полине в Белоруссию. Вместе с мужем она будет воспитывать и Аналию, и младшего из братьев - Мишу, и сестру супруга, тоже прошедшую ужасы концлагерей.

Сейчас Аналии Григорьевне 92 года. У нее есть дочь, два внука и три правнука.

Фото автора.